«Почему мне плохо, когда все вроде хорошо» – такой вопрос вынесен в заглавие новой книги шведского психиатра Андерса Хансена, выходящей в издательстве «Манн, Иванов и Фербер». Он волнует его на протяжении всей профессиональной жизни. Мозг может складировать удивительное количество информации – и за считаные доли секунды ищет нужную, даже если прошли десятилетия с тех пор, как сохранил ее. « Если мозг способен на такое, почему же он не справляется с простой задачей — сделать так, чтобы у вас всегда было отличное настроение?» – удивляется специалист. « Ведомости. Город» публикует отрывок о том, почему страхи – это нормально, и как с ними справиться.
Издательство «Манн, Иванов и Фербер»
7-9 Синодальный перевод (СИНОД)
Читать Притчи Соломона 1
Современный перевод (RSP)
Человек должен прежде всего научиться почитать Господа и повиноваться Ему,
и только после этого к нему придёт истинное знание.
Но глупцы отрицают мудрость
и не желают принимать поучение.
Сын мой, ты подчиняться должен поучениям своего отца
и следовать наставлениям матери.
Слова отца и матери будут тебе короной,
украшающей голову,
а их поучения — золотым медальоном для шеи твоей.
7-9 Новый русский перевод (НРП)
Страх перед Господом — начало познания,
только глупцы презирают мудрость и наставление.
Сын мой, послушай наставление своего отца
и не отвергай поучения своей матери.
Они будут прекрасным венком на твоей голове
и ожерельем на твоей шее.
7-9 Синодальный перевод (SYNO)
Начало всякого познания —
благоговение пред Господом;
глупец же презирает
мудрость и наставление.
Сын мой! Наставленье отца своего слушай,
не отвергай того, чему учила тебя матушка:
слова их — прекрасный венок для головы твоей,
ожерелье — для твоей шеи.
Притчи Соломона 1
Читать всю главу
YouVersion использует файлы cookie, чтобы персонализировать ваше использование приложения. Используя наш веб-сайт, вы принимаете использование нами файлов cookie, как описано в нашей Политике конфиденциальности
Далеко в горах жив один старий пустельник. Він жив з того, що йому приносили люди.
До нього приходили в пошуку мудрості і бідні і багаті, і чоловіки і жінки, старі і молоді. Кожен, хто підходив до його скиту, повинен був перейти через висячий міст, під яким було величезне провалля. Іншої дороги не було.
Часом люди доходили до початку мосту і розверталися геть. Дехто доходив навіть до середини. Але через вітер, страх висоти розверталися назад. Хто ж доходив до кінця мосту, тому залишалося пройти кілька десятків метрів до невеличкого скиту, де жив сам пустельник.
Пустельник радо приймав кожного. Цього дня він прийняв ще одного гостя, старшого сивочолого чоловіка. Все його навчання, як і завжди полягало в тому, що він підводив гостя до вікна і показував на юрбу людей на другому кінці провалля.
«Більшість людей, які живуть з того боку провалля взагалі не хочуть сюди прийти, неголосно твердив мудрець. Вони не шукають нічого. Ті ж, що пустилися в дорогу, мають дуже багато запитань і велике бажання прийти сюди. Але страх не дає їм можливості ступити на цей міст. Бачиш, дехто зробив кілька кроків, виглянув через міст і повернувся назад.
Величина провалля була більшою за його бажання мудрості. А он, дехто насмілився дійти до середини мосту. Вітер, розхитавши міст, розхитав і його самого. Так сумніви разом із страхом змусили його повернути назад».
Він повторював свою науку тисячі разів. Вона всім дуже подобалась.
«Тобі, звернувся він до гостя, вдалося подолати те все, питай мене, що хочеш».
Гість помовчав трохи і сказав: «Шкода, що ти так захопився розповіддю, що не пізнав мене. Я твій молодший брат. Я прийшов сюди, щоб повідомити про смерть нашого батька. Похорон завтра. Якщо ми вирушимо негайно, ти встигнеш з ним попрощатися».
Пустельник негайно зібрався і підійшов з братом до провалля. Брат швидкими і впевненими кроками вирушив першим. А пустельник не міг ступити і кроку. Він раптом усвідомив, що проживши десятки років на одному місці, він сам за цей час не ходив по мосту ні разу. Він побачив зблизька провалля, сам міст, що струхлявів за стільки років і відчув сильний вітер.
Він дочекався, коли брат дійде до іншого кінця, взяв сокиру і обрубав канати, що підтримували міст.
Брат не оглядався назад. Він та інші чули ридання чоловіка, який усвідомив те, що все чого він навчав, було великою оманою.
Я психолог Наталья Капталан! Сегодня я хочу поговорить с тобой о тревожности.
Каждый из нас время от времени неизбежно сталкивается с тревогой в своей повседневной жизни, но переживает и справляется с ней по-разному.
Тревога представляет собой эмоциональное состояние, при котором человек испытывает дискомфорт от неопределенности, внутреннее напряжение, неясное предчувствие приближающегося несчастья или надвигающейся катастрофы.
Почему мы испытываем тревогу и страх? Этому способствуют различные ситуации: например, опасные животные или недовольство и критика со стороны окружающих. Помимо ситуаций реальной опасности люди испытывают подобную страху тревогу и из-за воображаемых ситуаций. В таком случае, стрессором является потенциальная опасность и мысли об опасности, например, ожидание публичного выступления или надвигающийся экзамен.
Важно, что и в том, и в другом случае организм испытывает одни и те же тягостные симптомы: подъем и колебания артериального давления, усиленное сердцебиение, потливость, похолодание/ покалывание рук и ног, чувство нехватки воздуха, ощущение «кома» в горле, неусидчивость, мышечное напряжение, «ватные ноги», частые позывы к мочеиспусканию, страх, головокружение, ощущение неустойчивости, головная боль, нарушением засыпания, трудностью концентрации внимания.
Вместе с тем, важно понимать, что тревога —это переживание нормальное и жизненно важное для человека.
1. Например, тревога помогает в тех случаях, когда с её помощью мы проясняем для себя реальную опасность. Например, беспокойство, возникающее у одинокого пешехода поздним вечером, обостряет его внимание, помогает выбрать наиболее безопасный маршрут.
2. Краткосрочная ситуативная тревога мобилизует внутренние ресурсы и направлена на решение проблемы.
Но несмотря на то, что тревога в норме необходима, следует знать — она перестает быть адаптивной и сама становится изматывающей, мешает нормально жить: есть, спать, работать, общаться с людьми и в целом негативно влияет на здоровье.
Как же не дать тревоге поглотить нас?
1. Нужно научиться управлять своими мыслями. Первый шаг на этом пути – начать их осознавать, обращать внимание на то, какие мысли преобладают у нас о себе, о мире в целом. При внимательном наблюдении за возникающими мыслями становится очевидно, что многие из них не соответствуют реальности.
2. Очень полезным является навык оспаривания не желательных мыслей. Для этого можно задать себе следующие вопросы: Насколько я верю этой мысли? Что доказывает правильность этой мысли? Есть ли какие-то аргументы, доказывающие, что мысль не верна? Каковы последствия моей веры в эту мысль? Каким образом я могу по-другому думать об этой ситуации?
4. Тревожность часто проявляется в виде физического напряжения и зажимов в мышцах. Поэтому важно научиться расслаблять свое тело. В этом поможет упражнение, заключающееся в последовательном напряжении и расслаблении каждой группы мышц.
5. Также тебе помогут дыхательные упражнения. Глубокое дыхание не только помогает организму передохнуть, но и дает возможность отвлечься от тревожных мыслей. Спокойное дыхание, в свою очередь, подает твоему мозгу сигнал, что ты находишься в безопасности. Есть множество дыхательных техник. Одна из эффективных – это «Дыхание по квадрату».
6. Соблюдай режим дня и заботься о себе: важно помнить о базовых потребностях, поскольку дефицит сна, питания, движения создает физиологический стресс, подпитывает тревогу. Поэтому следи за тем, чтобы хорошо питаться, достаточно спать и гулять на свежем воздухе, заботься о здоровье и комфорте.
7. Выполняй физические нагрузки. Они помогают телу реализовать естественную физическую реакцию на стресс, после чего намного легче расслабиться. Лучше всего аэробные циклические монотонные нагрузки: бег, плавание, ходьба.
8. Поддержка близких помогает расслабиться эмоционально тёплое общение с человеком, который может выслушать, обнять, поддержать. Не бойся говорить близким о твоих страхах и переживаниях.
Если ты испытываешь изнурительное чувство тревоги и страха и тебе нужна поддержка напиши нам в чат на платформе 12plus.md и ответ не заставит тебя ждать!
Forbes Woman публикует отрывок из книги Скотта Стоссела «Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя» издательства «Альпина нон-фикшн»
Хронический стресс, а значит, и связанные с ним диагнозы, давно стали в наше время чем-то обыденным. Тем не менее, еще 35 лет назад эта категория диагнозов вообще не существовала.
В чем же причина тревожности — в генетике, устройстве мозга, влиянии культуры или травмирующих событиях? Рождаются люди с этим расстройством или перенимают его от окружающих? Что вообще считать тревожностью? Ответы на эти вопросы ищет в своей книге главный редактор The Atlantic Скотт Стоссел. В его семье расстройства, связанные с тревожностью, возникали поколение за поколением. Изучая историю феномена и то, как человечество училось с ним бороться, журналист пытается найти способ справиться с проблемой, которая мучила его и его родных.
Читатели Forbes Woman могут воспользоваться 10%-ной скидкой на любые книги «Издательской группы «Альпина» по промо-коду forbes до 31 августа 2017 года.
16 февраля 1948 г. в 15 часов 45 минут мой прадед Честер Хэнфорд, незадолго до того после 20-летней службы снявший с себя полномочия гарвардского декана, чтобы освободить время для научно-педагогической деятельности (он преподавал управление, «конкретно — местное и муниципальное управление», любил он уточнять), был помещен в больницу Маклина с предварительным диагнозом «психоневроз» и «психогенная депрессия». Пятидесятишестилетний Честер жаловался на бессонницу, «тревогу и напряженность» и «страх перед будущим». Охарактеризованный главврачом как «человек ответственный и обычно очень исполнительный», Честер уже пять месяцев пребывал в состоянии «высокой степени тревожности». Накануне госпитализации он сообщил жене, что хочет свести счеты с жизнью.
Тридцать один год спустя, 3 октября 1979 г., в половине девятого утра мои родители, обеспокоенные появлением у меня, тогда 10-летнего пятиклассника, все новых и новых нервных тиков и поведенческих странностей (вдобавок к уже имеющейся навязчивой боязни микробов, острой сепарационной тревожности и страху тошноты), привезли меня в ту же психиатрическую клинику на обследование. Консилиум (психиатр, психолог, социальный работник и несколько интернов, наблюдавших через зеркальное стекло, как меня опрашивают и проводят тест Роршаха) диагностировал у меня «фобический невроз» и «сверхтревожное расстройство детского возраста», а также заключил, что при отсутствии надлежащего лечения имеется значительный риск развития «тревожного невроза» и «невротической депрессии» по мере взросления.
Через 25 лет после этого обследования, 13 апреля 2004 г., в два часа дня я, уже 34-летний старший редактор журнала The Atlantic, изнывая от ужаса перед выходом первой своей книги, сам обратился в знаменитый Центр изучения тревожности и сопутствующих расстройств при Бостонском университете. После многочасовой беседы с психологом и двумя аспирантами и выполнения многостраничных тестов (в том числе, как я узнал позже, «Шкалы депрессии, тревожности, стресса», «Шкалы тревожности межличностного взаимодействия», Пенсильванского опросника на уровень беспокойства и «Индекса тревожной чувствительности») мне выдали основной диагноз «паническое расстройство в сочетании с агорафобией» и дополнительные диагнозы «специфическая фобия» и «социофобия». Кроме того, медики отметили, что результаты моих тестов показали «средний уровень депрессии», «высокий уровень тревожности» и «высокий уровень беспокойства».
Почему такой разброс в диагнозах? Неужели настолько изменился с 1979 по 2004 г. сам характер моей тревожности? Почему у меня и прадеда оказались разные диагнозы (ведь, судя по медицинской карте Честера Хэнфорда, общая картина жалоб поразительно совпадает с моей)? И вправду ли так существенна разница между моим «высоким уровнем тревожности» и мучившей прадеда «тревогой и напряженностью» в совокупности со «страхом перед будущим»? В конце концов, кто (кроме разве что самых благополучных или, наоборот, закоренелых социопатов) не испытывает «страх перед будущим» или «тревогу и напряженность»? Что отличает (если отличает) таких, как мы с прадедом, обладателей официальных диагнозов от тревожащихся «в пределах нормы»? Разве не все мы, обреченные современным капиталистическим обществом на вечную гонку — да и просто потому, что мы живые, потому, что живем под дамокловым мечом природных капризов и катаклизмов, чужой ярости, неизбежной смерти, — в какой-то степени «психоневротики»?
Формально — нет. Никого из нас так уже не назовешь. Диагноз, поставленный Честеру Хэнфорду в 1948 г., к 1980 г. перестал существовать. Равно как и диагноз, полученный мной в 1979 г.
В 1948 г. Американская психиатрическая ассоциация обозначала термином «психоневроз» явление, которое после выхода в 1968 г. второго издания психиатрической библии DSM-II («Руководство по диагностике и статистическому учету психических расстройств») официально диагностировалось как просто «невроз», а после выхода третьего издания (DSM-III) в 1980 г. превратилось в «тревожное расстройство».
Эволюция терминологии важна, поскольку вместе с названиями за эти годы изменились и определения, а значит, и симптомы, частота возникновения, предполагаемые причины, культурный контекст и рекомендуемое лечение такого диагноза. Разновидность неприятной эмоции, которую 2500 лет назад связывали с разливом melaina chole («черной желчи» на древнегреческом), на протяжении этих тысячелетий именовали (иногда одновременно) меланхолией, тоской, ипохондрией, истерией, хандрой, сплином, неврастенией, неврозом, психоневрозом, депрессией, фобией, тревогой и тревожным расстройством, не говоря уже о таких обиходных терминах, как паника, беспокойство, боязнь, испуг, дурное предчувствие, нервы, нервозность, мандраж, настороженность, трепет, мурашки, нервная дрожь, одержимость, стресс и старый добрый страх. И это только в английском языке, где слово «тревога» (anxiety) почти не встречалось в стандартных учебниках по психологии и медицине до 1930-х гг., когда им стали переводить немецкий «страх» (Angst), описанный в трудах Зигмунда Фрейда.
Отсюда вопрос: что именно мы подразумеваем под тревогой?
Затем идут те, кто считает бесполезным рассматривать тревогу как научное понятие: по их мнению, сам термин — лишь расплывчатая метафора, пытающаяся охватить целый спектр человеческих переживаний, не поддающихся описанию одним-единственным словом. В 1949 г. президент Американской психиатрической ассоциации открыл первую в истории научную конференцию, посвященную тревожности, признанием: всем известно, что тревожность — «самое распространенное психологическое явление нашего времени», однако мы никак не можем договориться, что под ней понимать и как ее измерить. Пятнадцать лет спустя на ежегодной конференции Американской психиатрической ассоциации выдающийся психолог Теодор Сарбин предложил изъять слово «тревога» из медицинской терминологии. « Субъективный и часто употребляемый термин «тревога» изжил себя», — заявил он. ( Разумеется, после этого термин стал использоваться еще чаще.) Наш современник, гарвардский психолог Джером Каган, ведущий мировой специалист по тревожности как свойству темперамента, доказывает, что, описывая одним и тем же словом «тревога» «ощущения (учащенное сердцебиение или напряжение в мышцах перед общением с незнакомой компанией), семантическое описание (рассказ о беспокойстве, возникающем при встречах с незнакомцами), поведенческие проявления (напряженную мимику в ситуации общения), состояния мозга (активацию миндалевидного тела при виде чужого сердитого лица) и хроническое беспокойство (общее тревожное расстройство), специалисты препятствуют прогрессу медицины».
О каком научном или терапевтическом прогрессе может идти речь, если мы не сумели договориться о терминологии?
Даже Зигмунд Фрейд, основоположник современного представления о неврозе, человек, для которого тревога была одним из ключевых фундаментальных понятий теории психопатологии (если не единственным), неоднократно противоречил самому себе в процессе разработки этой теории. Поначалу он говорил, что тревогу вызывает сублимация сексуальных порывов (подавленное либидо, писал он, превращается в тревогу, «как вино в уксус»). Позже он доказывал, что тревога произрастает из бессознательных психических конфликтов. На закате жизни Фрейд писал в «Проблеме тревоги»: «Нам должно быть стыдно, что после стольких усилий мы так и не пришли к пониманию азов».
Если уж сам Фрейд, крестный отец тревожности, не мог дать точное определение этому понятию, мне-то как быть?
Страх и паника
Подход, базирующийся на достижениях современной науки, гласит, что страх — естественный защитный механизм, всегда оберегавший нас от опасностей, и он обычно признак того, что мы функционируем нормально. У некоторых людей, в том числе и у меня, особенно сильные защитные механизмы и, как следствие, повышенная тревожность. Кто-то наделен более слабыми защитными механизмами и испытывают меньше страха. Но почти все испытывают его больше, чем надо. Теории Фрейда по поводу страха выглядят глубокомысленными, но это не более чем догадки. Почему они привлекли такое количество людей? Возможно, потому, что Фрейд давал надежду: от страха можно избавиться. Эта мысль, конечно же, привлекательна, но, как вы уже, я надеюсь, поняли, не очень-то реалистична в свете того, как мы устроены.
Очень надеюсь, что, если вы испытываете проблемы со страхами, вам не показалось, что эта глава их преуменьшает или объявляет несерьезными. Я заметил, что биологический подход к страху позволяет многим взглянуть на него со стороны. В моей практике случалось, что клиенты говорили: «Опять у меня амигдала разыгралась» или «Паническая атака — ложная тревога, подтверждающая, что я нормально функционирую». Осознание этого успокаивало. Страх перестает выглядеть хаотичным и непредсказуемым, даже обретает некую логику, благодаря чему люди воспринимают его как естественное явление. Осознание, что у внутреннего хаоса есть четкая цель и определенная структура, не только успокаивает, но и позволяет человеку наблюдать за своим эмоциональным состоянием (этому же способствует почти любой вид психотерапии).
Я понял, что рассмотрение страха с точки зрения мозга может выполнять ту же функцию. Клиенты описывают, как успокаиваются, когда рассматривают страх с позиции мозга, и я вспоминаю финальную сцену в фильме «Волшебник страны Оз». Главная героиня Дороти оказывается лицом к лицу с ужасным волшебником. Но тут песик Дороти срывает драпировку, за которой тот скрывается, и девочка видит, что это не настоящий волшебник, а всего лишь фокусник, который тянет за рычаги и нажимает на кнопки. К тому же он устроил весь этот спектакль, чтобы помочь Дороти. То же самое касается и страха. Когда мы понимаем, что он не опасен, а существует для того, чтобы помочь нам, когда мы узнаем, на какие нейробиологические кнопки нажимает мозг, страх кажется вовсе не таким грозным.
Обычно чем больше мы узнаем о страхе, тем меньше он становится. И чем больше мы узнаем, тем добрее становимся к самим себе. Мне показалось, что у многих появляется своего рода сочувствие к себе. Если вы испытываете страх, не стесняйтесь обратиться за помощью. Нет никакой ценности в том, чтобы бороться со страхами и страдать. Но помните, что страх — естественный компонент жизни, долгое время остававшийся условием нашего выживания. Тот, кто ожидает, что ему удастся прожить жизнь без него, разочаруется, ведь мы устроены иначе. И с нами все в порядке.
Два приема против страха
1. Дыхание. Действенный способ при сильном страхе — подумать о дыхании. Спокойный вдох и долгий выдох посылают мозгу сигнал, что никакой опасности нет. Мы не можем контролировать усилием воли часть нервной системы, которая управляет работой внутренних органов. Она называется автономной нервной системой и состоит из двух частей: симпатической нервной системы, прямо связанной с борьбой или бегством, и парасимпатической, связанной с перевариванием пищи и спокойствием. Дыхание влияет на баланс между симпатической и парасимпатической нервной системой. Когда вы делаете вдох, активность симпатической системы повышается, чуть-чуть подталкивая вас к борьбе или бегству. Когда вы делаете вдох, сердце бьется немного быстрее. Неслучайно атлеты перед забегом делают пару быстрых вдохов : они настраивают себя на борьбу или бегство.
Но когда мы выдыхаем, активизируется парасимпатическая нервная система, так как на выдохе сердце бьется чуть медленнее. Реакция «бей или беги» приглушается. Чувствуя приближение страха, вы можете отойти на пару минут и сделать несколько спокойных глубоких вдохов. Следите за тем, чтобы выдох был длиннее вдоха. Ориентировочно можно постараться вдыхать в течение четырех секунд и выдыхать в течение шести. Это дольше, чем мы обычно дышим, так что лучше потренироваться заранее, чтобы прочувствовать эти отрезки времени. Глубокое дыхание с медленным выдохом на удивление эффективно, если нужно «хакнуть» мозг и подавить реакцию «бей или беги». Многие говорят, что почти физически ощущают, как страх уходит по мере того, как легкие медленно выпускают воздух.
2. Назвать трудное словами. Если медленное дыхание не помогает, существует еще один прием — описать словами свои чувства. Лобная доля (строго говоря, у нас их две, по одной на каждое полушарие, но я использую это слово в единственном числе), находящаяся прямо за лбом, — самая продвинутая часть мозга.
Упрощенно лобную долю можно разделить на две части : центральная борозда, находящаяся между глаз, и латеральная борозда, уходящая к вискам. Центральная борозда сосредоточена на самой себе: она регистрирует то, что происходит в организме, и важна для чувств и мотивации. Латеральная борозда — часть мозга, которая созревает позже всех, в течение жизни; она сосредоточена на том, что происходит вокруг нас, и важна для планирования и поиска решений. Приложите палец между бровей, переведите на внешний край брови, и вы прикоснетесь к той части, которая постоянно анализирует все, что происходит вокруг. Интересно то, что активация лобной доли сильно подавляет активность амигдалы. Когда участникам эксперимента показывали фотографии сердитых или испуганных людей, у них активировалась амигдала, что неудивительно. Разгневанный человек — это угроза, а испуганный человек может означать, что вам тоже следует чего-то бояться. Но когда участникам поручили описать, что они видят («она сердится», «он выглядит напуганным» ), повышалась активность лобной доли, особенно латеральной борозды. Исследования показали, что латеральная борозда лобной доли , которая, как мы помним, сосредоточена на окружающем мире , активизируется, когда мы описываем то, что испытываем. А поскольку это утихомиривает амигдалу, мы можем использовать это для регуляции своих чувств.
Так что тренируйтесь описывать свои чувства как можно более детально. Чем лучше вы научитесь это делать, тем лучше у вас будет получаться «наблюдать их со стороны», не вовлекаясь. Долгое время страх воспринимали как оборотную сторону умения предвидеть будущее. Чем больше сценариев будущего мы можем представить, тем больше тревоги по поводу сценария, которого хотелось бы избежать. С таким продвинутым мозгом, как у нас сейчас, мы можем представить множество сценариев будущего и осознать, как наши действия ведут к реализации различных вариантов. Это помогает нам планировать, одновременно являясь источником тревоги, ведь мы можем представить и такое, чего хотели бы избежать.
Страх — цена, которую мы, люди, вынуждены платить за интеллект. В начале ХХ века австрийский психиатр Зигмунд Фрейд выдвинул другую теорию. Он считал, что страх часто связан с вытесненными неприятными переживаниями в детстве. Фрейд воспринимал человеческую психику как поле боя, где одни части подсознания пытаются спрятать мучительные воспоминания, а другие оживить их. Страх, по мнению Фрейда, и есть результат этих внутренних баталий. Если бы мы только умели идентифицировать и перерабатывать все эти мучительные воспоминания, внутренние бои прекратились бы и страхи исчезли бы.
Давайте проведем мысленный эксперимент, чтобы понять идею Фрейда. Представим, что я, человек тревожный, обратился бы в его клинику в Вене в 1920-е годы. Фрейд уложил бы меня на терапевтическую кушетку, провел рукой по седой бороде и попросил пересказать самые травматические воспоминания детства. Я ответил бы, что у меня нет особо травматических воспоминаний детства, ибо в целом считаю его безоблачным. « Ошибаешься! — ответил бы мне Фрейд. — Твоя невротическая склонность связана с тем, что с тобой в детстве случались ужасные вещи, которые ты вытеснил из сознания. Если ты проведешь на моей терапевтической кушетке достаточное количество часов, мы наверняка выкопаем какую-нибудь детскую травму, которую ты предпочел забыть, мы сможем переработать ее вместе. Возможно, обнаружится, что родители однажды забыли тебя на пляже или же поколачивали за то, что ты не убрался в комнате. Что-нибудь всплывет, можешь не сомневаться!»
Заслуга Фрейда состоит в том, что мы заговорили о глубинных чувствах, но в свете современных исследований его идеи выглядят абсурдными. Все меньше людей воспринимают их всерьез, и это хорошо , ведь раньше в появлении страхов обвиняли родителей. Я не отрицаю, что трудное детство увеличивает риск тревожных расстройств. Тяжелый стресс в первые годы жизни сигнализирует мозгу, что мир, в который мы попали, опасен для жизни, в результате чего мозг накручивает систему оповещения, делая пожарную сигнализацию суперчувствительной. Однако нейрофизиологические и психологические исследования не доказали связи страха с вытесненными воспоминаниями, зато выявили генетическую предрасположенность.
Причина этого лирического отступления с опровержением Фрейда в том, что его теории получили колоссальную известность, и не только среди психологов и психиатров. Фрейд оказал влияние на писателей, художников и режиссеров — среди них Сальвадор Дали, Стенли Кубрик и Альфред Хичкок, — а через этих законодателей мод и на широкую общественность. Так что мы не можем отрицать, что Фрейд повлиял на наше восприятие собственной психики. Важно знать теории Фрейда, ибо они изменили взгляд на страх: то, что раньше было нормальной частью жизни, стало болезнью, которую надо лечить.
От детской травмы до защитного механизма
В моем детстве о психическом нездоровье речь заходила редко. Слово «психиатрия» скорее ассоциировалось со смирительными рубашками и привинченными к полу табуретками, а страх был и вовсе размытым понятием, о котором я ничего не знал и которое отсылало разве что к фильмам Ингмара Бергмана.
Сегодня на Amazon можно найти 600 000 книг о страхе, а поиск в Google по слову anxiety (англ. «тревожность ») дает 446 миллионов совпадений, из которых 20 миллионов появились, пока я писал эту главу. Из-за таких цифр можно подумать, что страх — новое явление, но это, конечно же, не так. Страх описывали еще такие древние философы , как Эпикур (300-е гг. до н. э.), Цицерон (106– 43 гг. до н. э.) и Сенека (4–65 гг. н. э.). Двое последних предложили в своих книгах также способы лечения, которые по праву можно считать первыми в истории пособиями по когнтивно-поведенческой терапии! Стало быть, страхами мы мучились, сколько существует человек. Изменилось лишь наше отношение к ним.
