Проблема понимания сущности тревоги как ресурсной характеристики адаптации и ее значения в онтогенезе для нормального и аномального развития личности в настоящее время является актуальной не только для возрастной, педагогической и медицинской психологии, но и для клиники детских болезней, детской и подростковой психиатрии, философии, естествознания и многих других наук.
Речь здесь идет именно о состоянии специфической напряженности как реакции на опасности, угрожающие ребенку со стороны собственных влечений, по сути — о психологическом проявлении инстинкта самосохранения.
Именно в системе отношений, задаваемых социальными ситуациями развития, тревога, по мере накопления опыта актуализаций и фиксации способов реагирования, формирует индивидуальные особенности личности — тревожность, но не как тип, а как вектор, «доминанту» развития, предопределяющую и уязвимость, и «слабое звено», которые определяют черты индивидуально-типологической реактивности личности. Таким образом, тревога как проявление инстинкта самосохранения по мере формирования личности (накопления опыта взаимодействия с окружающим) перерастает в тревожность как форму предуготованности к экзистенциальному страху утраты своей сущности.
Сам по себе ребенок, тревожный он или нет, рассматривается нами как развивающаяся структура, в которой тревожность является фактором, регулирующим эмоционально-поведенческую сферу личности, а тревога выступает признаком адаптационного напряжения. Многообразие форм эмоционального и поведенческого реагирования обусловливается множеством факторов, в том числе биологических, обнаруживая структурные отличия уровней реактивности-тревожности.
Помимо этого при изучении клинико-психологических особенностей формирующейся личности необходимо учитывать вариабельность нормативных возрастных особенностей состояний психики, сильную зависимость их от естественных фаз созревания, когда в периоды возрастных кризисов повышается вероятность неадекватной оценки индивидуальных проявлений тревоги как патологических. Другой крайностью становится недооценка формирующейся тревожности как способа реагирования в ситуациях социализации. О тревожности как характеристике личности, очевидно, следует говорить в тех случаях, когда выявляемые характеристики её отвечают следующим клинико-психологическим критериям:
закономерная смена видов деятельности:
возрастные психофизиологические изменения:
перестройка системы отношений:
результаты развития когнитивной сферы:
Поскольку любая из вышеперечисленных позиций, создавая новые условия существования, подразумевает адаптацию, у ребенка неизбежно возникает в той или иной степени выраженный стресс. И именно тревога является маркером этого стресса, высвечивающим наиболее значимые перемены. Опредмечиваясь в кризисные периоды, она не только отражает характерные переживания, свойственные данному конкретному возрасту, но и определяет индивидуально значимые сферы переживаний («слабые звенья»), характеризующие личностное своеобразие каждого ребенка. Таким образом, можно заключить, что именно школьный возраст является критическим для развития личности ребенка, поскольку момент поступления в школу является периодом, когда тревожность впервые оформляется как личностная характеристика, а кризисный период подросткового возраста является сензитивным периодом формирования личности, определяющим ее нормальное или аномальное (соматическое, невротическое, психотическое) развитие.
Таким образом, тревога, с нашей точки зрения, не может в полной мере быть обозначена ни как функция, ни как состояние, ни как свойство темперамента или личности. Тревога — это системный процесс регуляторного функционирования психики, который одновременно является маркером напряжения, а ситуации, в которых она манифестирует, — это условия, которые ввиду их неосвоенности (в результате семейной сенсибилизации или из-за избыточного реагирования) ребенком травмируют и разрушают еще только формирующиеся границы его личности.
Тревожность — черта сформированной личности, являющаяся средством ориентирования в мире и свидетельством адаптивности внутренней системы, находящейся в процессе поиска адекватной (месту, времени) активности. Исходя из этого, патологической следует считать только ту тревогу, которая блокирует активность (не давая ей развиваться) на уровне действия или видения путей преодоления / обхода. Блокированная активность может когнитивно оформляться в симптом («мне это не нужно»), а если когнитивных средств недостаточно, то ее отрабатывает вегетативная система на соматическом уровне — и, кстати, отрабатывает всё по той же схеме двойного побуждения. Ведь уже в панических состояниях мы можем наблюдать конкурентное возбуждение симпатической («бежать») и парасимпатической («стоять, не двигаться») систем. Таким образом, в развитии личности важнейшим фактором становится тревога, возникающая в ответ на противодействие окружения врожденному типу реактивности, при котором сила побуждения и сила конкурирующего запрета равны.
Публикация выполнена в рамках Государственного задания высшим учебным заведениям на 2013 год в части реализации НИР «Создание макета автоматизированной системы экспертизы компетенций специалистов — выпускников учреждений высшего профессионального образования» (проект ГЗП 31/13).
Обобщение различных точек зрения на феноменологию и функции тревожности позволило нам выделить две причины тесной связи тревожности и психологической защиты личности. Стимулируя поисковую активность, побуждая к оценке ситуации и устранению возможной угрозы, тревожность становится органической составляющей структуры «защитно-совладающего поведения»1. Работая в унисон с другими составляющими этой структуры, она участвует в процессе психической саморегуляции. Но при этом возникает напряжение и, поскольку оно субъективно оценивается как негативное состояние, появляется потребность в психологической защите. Для разрешения этого противоречия и поддержания собственной устойчивости структура защитно-совладающего поведения в процессе развития должна вырабатывать «регламент» взаимоотношений между отдельными своими составляющими, подчиняя их принципам взаимодействия, взаимодополнения и взаимной поддержки. Так, за актуализацией тревожности, продуцирующей состояние тревоги, должна следовать целенаправленная активизация психологической защиты личности, призываемая для снижения уровня этого состояния. И наоборот, напряжение неконструктивных защитных механизмов и копинг-стратегий (копингов) должно вызывать повышение тревоги, сигнализирующей о неадекватном реагировании системы защиты.
Для доказательства высказанного предположения проведено эмпирическое исследование с использованием метода возрастных срезов. В качестве испытуемых выступили подростки 15–16 лет — учащиеся 8-х классов (60 человек — 30 мальчиков и 30 девочек) и студенты старших курсов вузов в возрасте поздней юности 19–20 лет (60 человек — 30 юношей и 30 девушек) — выборки однородны по полу и виду основной деятельности (учебная). Измерялись: общая тревожность, ситуативная тревога и личностная тревожность, защитные механизмы личности и применяемые ею стратегии совладания (копинг-стратегии). В исследовании использовались общепринятые методики диагностики (адаптированные и стандартизированные). Анализировались средние значения, а также взаимосвязи девятнадцати выделенных с помощью этих методик диагностических показателей (табл. 1).
Таким образом, наряду с защитными механизмами подростки используют достаточно сформированные к этому возрасту копинг-стратегии, средние значения которых даже превалируют над величинами показателей защитных механизмов. Однако возникает вопрос, как, насколько активно и умело, эти защитные механизмы и копинг-стратегии применяются в ситуациях, вызывающих актуализацию личностной тревожности и стимулирующих ситуативную тревогу? И каково участие самой тревоги в работе структуры, образованной показателями защиты? Отчасти ответы на эти вопросы можно получить в процессе корреляционного анализа, позволяющего выявить характер взаимосвязей показателей.
Анализ корреляций отдельных составляющих психологической защиты показывает, что структура защитно-совладающего поведения складывается уже к подростковому возрасту (рис. 1).
В целом сравнительный анализ средних значений показателей сформированности отдельных составляющих психологической защиты позволяет говорить лишь о некоторых особенностях, связанных с возрастным развитием личности. Можно констатировать, что с возрастом сохраняется сложившаяся ещё в подростковый период тенденция использования защит и копингов, особенно тех, что вызываются борьбой с переизбытком информации и необходимостью брать на себя ответственность за происходящее. Лица юношеского возраста в меньшей степени, чем подростки, склонны к сознательному избеганию проблем (р ≤ 0.05), фокусированию на создании положительного мнения о своей личности (р ≤ 0.01) и в большей — к получению поддержки и помощи со стороны других людей (р ≤ 0.05). Количественный анализ средних значений не выявил общей закономерности возрастной динамики показателей защиты и совладания.
На рис. 2 представлена корреляционная плеяда показателей студенческой выборки. Первое, что обращает на себя внимание — в три раза большее количество взаимосвязей в структуре по сравнению с таким же корреляционным образованием выборки школьников-подростков (44 к 131). Это говорит о том, что с возрастом происходит интенсивное увеличение взаимосвязей в структуре защитно-совладающего поведения, что приводит к еë обогащению. Отдельные составляющие структуры «заручаются» активной поддержкой со стороны других составляющих, что делает структуру сильной и менее уязвимой. Интересно отметить, что половина показателей защитных механизмов «сотрудничает» с малопродуктивными копинг-стратегиями (бегство-избегание, дистанцирование, конфронтация), практически не противореча друг другу. Их изменения синхронны: напряжение защитных механизмов актуализирует действие этих копинг-стратегий, и наоборот, привлечение копингов для разрешения конфликтов и решения проблем одновременно приводит в действие закрепившиеся в личности защиты. Конструктивные копинги (самоконтроль, планирование решения проблем и положительная переоценка) не нуждаются в помощи механизмов защиты (достоверных корреляций между ними не обнаружено). А такой копинг, как поиск социальной поддержки, напротив, противодействует использованию защитных механизмов (например, снижает проявления гиперкомпенсации).
В рамках рассматриваемого возрастного интервала структура показателей психологической защиты претерпевает коренные изменения, что свидетельствует о еë возрастной изменчивости. Из плеяды подростковой выборки в юношескую переходят только две взаимосвязи, которые следует признать независимыми от возраста: это отмеченная выше взаимосвязь поиска социальной поддержки и гиперкомпенсации, а также взаимосвязь конфронтативного копинга и механизма рационализации. Характер других взаимосвязей кардинально меняется. Иными словами, складывающаяся в подростковом возрасте структура ещë неустойчива, стабилизация всего двух взаимосвязей не позволяет выделить «ядро» структуры, о котором можно было бы говорить, что оно сформировано на данном возрастном этапе.
Что касается интересующих нас показателей тревожности, то, как это показывает корреляционный анализ, в отличие от подростковой выборки, они буквально «врастают» в структуру защитно-совладающего поведения юношеской выборки. Если в подростковой выборке все три показателя тревожности в сумме имеют всего 7 взаимосвязей с показателями защит и копингов, то в юношеской таких взаимосвязей уже 22, причём все, кроме одной, — положительные.
Поскольку не все различия структур возможно определить визуально и, кроме того, в связи с необходимостью оценивать достоверность выявляемых различий, мы обратились к дивергентному анализу.
Как это видно из табл. 2, между парами показателей в структурах подростковой и юношеской выборок обнаруживается 50 существенных различий, из них 17 различий (то есть 34% от общего их числа) касаются показателей тревожности. Прослеживая возрастную динамику, можно увидеть, что к юношескому возрасту сохраняются в неизменном виде только те прочные связи (р ≤ 0.001), которые образовались между тремя показателями тревожности уже к подростковому возрасту (1-м и 2-м; 1-м и 3-м; 2-м и 3-м), что не требует пояснения и только подтверждает достоверность результатов проведённого исследования. Ранее (в подростковом возрасте) слабые или практически отсутствующие связи тревожности с показателями защитно-совладающего поведения в юношеском возрасте становятся явными и прочными. Так, если в подростковой выборке связь тревожности
и копинга «бегство-избегание» (17) очень слабая, практически незначимая (r = 0.12), то в юношеской выборке эта связь укрепляется и рассматривается как существенная, принимающая активное участие в процессе саморегуляции, направленном на адаптацию (r = 0.60 на уровне р ≤ 0.001). По-видимому, оценка ситуации как неопределённой и угрожающей вызывает повышение тревоги и стремление к еë избеганию, и наоборот, использование стратегии избегания осознаётся и оценивается как неадаптивное, что, в свою очередь, вызывает тревогу. В целях саморегуляции состояния субъект может сознательно преодолевать негативное влияние стратегии избегания, намеренно подавляя в себе это побуждение или заменяя эту стратегию другой, например стратегией поиска социальной поддержки (15), которая отрицательно коррелирует с показателями тревожности. Подобным образом могут интерпретироваться не все выявленные различия между парами исследуемых показателей. Дивергентный анализ выявил и те пары показателей, корреляции между которыми существенны в подростковом возрасте, но практически разрываются в юношеском. В первую очередь, это интересующие нас связи показателей тревожности (1, 2, 3) с другими показателями структуры защитно-совладающего поведения. В корреляционной плеяде выборки подростков выявлены достоверные отрицательные взаимосвязи этих показателей с копингом «положительная переоценка» (19). Подростками в ситуациях, вызывающих тревогу, подавляются усилия по приданию положительного значения происходящему, которые могли бы помочь им справиться с возникающим напряжением. И наоборот, если ситуации придаётся значение, уменьшающее степень еë угрозы, это снижает у них проявления тревожности. В юношеском возрасте эта закономерность не сохраняется, то есть процесс положительной переоценки ситуации мало зависит от уровня тревожности. Подобный разрыв связей происходит и между другими показателями (6 – 14, 12 – 19, 13 – 16). Наблюдается также процесс превращения ранее отрицательных связей между показателями в положительные, хотя при этом статистически незначимые. Это касается взаимосвязей между показателями механизмов защиты и копинг-стратегий (пары показателей 4 – 15, 7 – 17). По-видимому, в юношеском возрасте снимается противоречие между этими формами защиты и в парах «завязываются» более логичные, в данном случае нейтральные, отношения.
Проведённое исследование позволяет говорить о том, что структура защитно-совладающего поведения, образованная защитными механизмами и копинг-стратегиями, начинает складываться в подростковом возрасте. Уже в старшем подростковом возрасте устанавливаются взаимосвязи между еë показателями, однако они недостаточно прочные и устойчивые, зачастую носят антагонистический характер. В юношеском возрасте структура психологической защиты обогащается связями, за счëт чего становится интегрированной. Между подструктурами устанавливаются «партнëрские» отношения, отчасти снимающие противоречие между использованием защитных механизмов и копинг-стратегий. Тревожность, принимающая участие в организации защитно-совладающего поведения в подростковом возрасте, в юношеском полностью «врастает» в структуру, взаимодействуя практически со всеми еë показателями. В связи с этим тревожность может рассматриваться как неотъемлемая часть психологической защиты, которая на данном уровне развития личности выполняет функцию еë адаптации.
